![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
polenovaЯ пропущу пятидесятые годы, да и начало шестидесятых, потому что мало знаю, а то что знаю – разрозненные картинки. Папа и его брат учились в малаховской школе, папа был послушным мальчиком, а дядька – хулиганом. Они украли в Летнем саду громкоговоритель, присоединили его к патефону ( дядька-хулиган был очень толков в радиоделе, сохранился даже телевизор, который он сам собрал, этот телевизор верой и правдой служил мне много лет, пока у меня не было денег купить). Двор был таким здоровым, что можно было устроить свою танцплощадку – «во дворе, где каждый вечер, все играла радиола…». Папа не получил золотую медаль, потому что в выпускном сочинении по Маяковскому эпиграфом поставил «И я себя смирял, становясь на горло собственной песни». Малаховка – не Москва, поставили тройку, медаль не дали и все. Дядька вообще бросил школу, дед пристроил его к себе в техникум. Папа поступил в МЭИ. Я пропущу их истории, и вернусь к деду.
Жизнь с двумя женами не была простой, как я понимаю. Иногда бабушки ( я называю их бабушками, а ведь в то время, которое я вспоминаю, им 60 не было!) иногда дружили – тогда между двумя квартирами была открыта дверь и можно было бегать туда-сюда, иногда ссорились – тогда дед брал большую доску и заколачивал дверь длиннющими гвоздями, но вбивал их кое-как, знал, что через пару дней отдирать. Тогда надо было бегать вокруг дома. Мы с братом о странности ситуации не задумывались, ведь так было всегда. Ну у нас две бабушки и один дед – а что такого? Вот кого дед больше любит – это нас очень волновало и ссор, и ревности хватало. Дед любил всех и терпения возиться с внуками у него было много. Часами он читал нам вслух. Почему-то мы очень любили «Бибигона», и этого несчастного Бибигона деду пришлось читать четырем внукам последовательно, мы ведь разновозрастные – и каждому по тысяче раз. Что странно, что наизусть он его так и не выучил. Читал нам «Буратино», другие детские рассказы Алексея Толстого. До сих пор помню «Рожу» в его исполнении, и страх посильнее, чем от современных ужастиков. Так у меня и соединились в голове «Детство Никиты», еще какие-то дореволюционные книжки, цветущие вишни, запах куличей на пасху, утренние блинчики с вареньем, щи в тяжелой старинной тарелке, дед , выпивающий после обеда рюмочку портвейна ( всегда – одну!) рюмка тоже старая, хрустальная, на тарелочке сыр, а мы с бабушкой уходим – английская традиция… Да, у меня была усадьба. Ну, во всяком случае, набоковское детство у меня было.
Жизнь с двумя женами не была простой, как я понимаю. Иногда бабушки ( я называю их бабушками, а ведь в то время, которое я вспоминаю, им 60 не было!) иногда дружили – тогда между двумя квартирами была открыта дверь и можно было бегать туда-сюда, иногда ссорились – тогда дед брал большую доску и заколачивал дверь длиннющими гвоздями, но вбивал их кое-как, знал, что через пару дней отдирать. Тогда надо было бегать вокруг дома. Мы с братом о странности ситуации не задумывались, ведь так было всегда. Ну у нас две бабушки и один дед – а что такого? Вот кого дед больше любит – это нас очень волновало и ссор, и ревности хватало. Дед любил всех и терпения возиться с внуками у него было много. Часами он читал нам вслух. Почему-то мы очень любили «Бибигона», и этого несчастного Бибигона деду пришлось читать четырем внукам последовательно, мы ведь разновозрастные – и каждому по тысяче раз. Что странно, что наизусть он его так и не выучил. Читал нам «Буратино», другие детские рассказы Алексея Толстого. До сих пор помню «Рожу» в его исполнении, и страх посильнее, чем от современных ужастиков. Так у меня и соединились в голове «Детство Никиты», еще какие-то дореволюционные книжки, цветущие вишни, запах куличей на пасху, утренние блинчики с вареньем, щи в тяжелой старинной тарелке, дед , выпивающий после обеда рюмочку портвейна ( всегда – одну!) рюмка тоже старая, хрустальная, на тарелочке сыр, а мы с бабушкой уходим – английская традиция… Да, у меня была усадьба. Ну, во всяком случае, набоковское детство у меня было.
