(no subject)

[polenova]

Я очень люблю Высоцкого. Это у меня с детства и никуда не делось. А вот смотреть на его ролики на ютюбе неприятно. Голос его, а вот череда фотографий, одних и тех же, и от этих фотографий он еще мертвей, чем был страшным июльским утром 80-го года. Но иногда, в бессоницу под утро , мне удается отвернуться и оказаться вот там, в Москве конца семидесятых.  Мне 17 лет, и лето только начинается,  июнь, от окна зябко и свежо. И даже моя сигарета Ява не может перебить запах тополей.И впереди все, и все живы, тогда в моей жизни еще никто не умирал. Я включаю магнитофон и прикручиваю звук, чтобы не разбудить родителей. Они спят и не понимают, что самое лучшее время - это шесть утра в июне, школа уже кончилась, взрослая жизнь еще не началась. И Высоцкий поет тихонько, потому что я совсем прикрутила звук, а я смотрю во двор, на тополя... И не знаю. что через два месяца я буду стоять в траурной очереди на Таганке. И не знаю, что это первая смерть, которую я восприму лично. И не знаю, что даже к горю и потерям можно привыкнуть. Можно привыкнуть, что нет родителей.  Можно привыкнуть к любым потерям, а тогда еще мой пудель Майкл был жив, и лежал на полу, прижавшись к моей ноге. Дремал и тоже нюхал тополя. Самый сильный запах, который я помню, сильнее акиции и сирени, черемухи и бензина, пронзительный, свежий и острый запах детства. Которое еще долго потом не кончалось, я цеплялась за него, она - за меня. Я и не помню, когда я проснулась раним утром в июне, а тополя не пахли, потому что их вокруг не было. И ничего уже не было.