![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
polenovaЯ меня от рождения была подруга Любка. Мы родились в одном дворе, наши мамы были одного возраста, нас дружно катали в колясках. Да, удивительно, что я сохранила друзей с тех пор, но так уж вышло. А с Любкой нас жизнь разбросала. Почти в один год я уехала в Америку, а она в Германию. Но близкими подругами, как в детстве, мы уже в это время не были. Нет, не ссорились, просто у каждого своя жизнь. Я до сих пор иногда скучаю по Любке, и, думаю, она обо мне, но речь вовсе не о нашей взрослой жизни.
У нас во дворе была детская площадка, территория детского сада, а там деревянное строение. Мы его называли беседкой, хотя вообще-то это был сарай. Между беседкой-сараем и забором была узкая щель, куда мы с Любкой заползали посекретничать. Поводом для разговора была тема архи-важная, хотя может быть вам она покажется смешной. Был месяц май, мы с Любкой учились во втором классе, в разных школах. Было тепло, все девочки шли в школу в гольфах, нарядных, белых, у некоторызх с помпонами. А Любке и мне мамы не разрешили (еще холодно!) и выставили из дома в колготках. Вы не знаете, как выгляделил колготки в 1970-м году. Это были не обтягивающие ножки капроновые чулочки, это был кошмар. Связанные их хлопковой нити, они сползали с попы и пузырились на коленях. Зимой, когда все девочки одинаковы, это еще можно выдержать, но теплой весной! Это был не просто ужас, а ужас-ужас-ужас. Несмываемый позор. Любка была смелее меня, она свистнула из шкафа гольфы, успела до школы заскочить за беседку и там переодеться. Она вообще была везучей меня, до ее школы было идти 5 минут и она ходила одна. А в мою надо было идти 15, меня кто-то провожал. Но по дороге домой, уже во дворе меня отпускали, и я мчалась за беседку к Любке, как верный друг, она там меня всегда ждала. В этот день, она даже не поприветствовала меня, как обычно. Она пыхтела, натягивая колготки и ругалась, что они в песке испачкались. Рядом лежали белые гольфы с помпонами.
- Ты пошла в гольфах? - спросила я, замирая от страха, - а если поймают?
- Пусть, - фыркнула Любка, - у меня теперь полная попа песка! Пусть!
- А где гольфы взяла?
- В шкафу, где... Мама к весне купила. И не дала. А ты так и пошла?
Я повесила голову. Я не отличалась Любкиной предприимчивостью, да и все равно мне бы это не помогло.
Я забыла сказать, что Любка была удивительно красивой. Как Лорелея. Это не я так говорила, это моя мама ее так называла. Любка ни в детстве, ни потом не была обременена компексами красивой женщины. При уникальной красоте и богатых родителях, Любка была самой обычной девчонкой, стеснялась веснушек, страдала, что у нее не очень высокая грудь (нет, не тогда, во втором классе, потом), у нее была куча проблем и мало кто знал, что она страдает жесточайшими мигренями, ее даже в больницу на скорой увозили. Но в тот день я, наверно, первый раз заметила, что моя подружка похожа на мадонну Джотто - средними веками я начала интересоваться тогда. Солнце просвечивало через ее волосы, а она отряхивала от пыли гольфы и что-то ворчала. Я смотрела на надувшиеся пузыри колголток у меня на коленях. И вдруг Любка сказала таким специальным пионерским голосом:
- Давай с тобой поклянемся! Вот прямо сейчас и навсегда.
Колготки не располагали к романтике, да и не сильна я в этой теме.
- Давай с тобой поклянемся, что если у нас будут дети, мы никогда ничего им не будем запрещать!
- Так уж и никогда?
- Никогда! У нас будут умные дети. Мы не будем им запрещать и их унижать!
- Чего не будем? Ходить в школу в гольфах? А если мальчики?
- Ничего и никогда!
Любка раскраснелась, пока тянула колготки, волосы отливали золотом.
- Клянись! - сказала Любка.
- Клянусь, - ответила я и пожала ее ладошку. Я думала не о клятве, а о том, что завтра Любка опять спрячет гольфы под камень, я я опять пойду в школу в этих унизительных колготках, и мама мне будет говорить "перестань косолапить", а как тут не косолапить, когда смотреть-то на себя не хочется.
Как-то прошел это месяц май, и многие другие. Но, как ни смешно, я эту клятву запомнила и никогда не нарушила. Любка тоже. У нее сын, он родился до нашего отъезда. Смешной, рыжий, настоящий "вождь краснокожих". Бабки во дворе кричали:
- Люба, уйми своего сорванца! Житья от него нет.
- Не могу, - очень серьезно отвечала Люба, - я клятву дала.
Я никогда сыну ничего не запрещала. "Мы сказали клятву. Хуг".
Может быть когда-нибудь я расскажу еще про Любку. Ее жизнь оказалась и очень счастливой, и очень трагичной. Но "вождь краснокожих" вырос прекрасным парнем. Не зря мы тогда сказали клятву.
У нас во дворе была детская площадка, территория детского сада, а там деревянное строение. Мы его называли беседкой, хотя вообще-то это был сарай. Между беседкой-сараем и забором была узкая щель, куда мы с Любкой заползали посекретничать. Поводом для разговора была тема архи-важная, хотя может быть вам она покажется смешной. Был месяц май, мы с Любкой учились во втором классе, в разных школах. Было тепло, все девочки шли в школу в гольфах, нарядных, белых, у некоторызх с помпонами. А Любке и мне мамы не разрешили (еще холодно!) и выставили из дома в колготках. Вы не знаете, как выгляделил колготки в 1970-м году. Это были не обтягивающие ножки капроновые чулочки, это был кошмар. Связанные их хлопковой нити, они сползали с попы и пузырились на коленях. Зимой, когда все девочки одинаковы, это еще можно выдержать, но теплой весной! Это был не просто ужас, а ужас-ужас-ужас. Несмываемый позор. Любка была смелее меня, она свистнула из шкафа гольфы, успела до школы заскочить за беседку и там переодеться. Она вообще была везучей меня, до ее школы было идти 5 минут и она ходила одна. А в мою надо было идти 15, меня кто-то провожал. Но по дороге домой, уже во дворе меня отпускали, и я мчалась за беседку к Любке, как верный друг, она там меня всегда ждала. В этот день, она даже не поприветствовала меня, как обычно. Она пыхтела, натягивая колготки и ругалась, что они в песке испачкались. Рядом лежали белые гольфы с помпонами.
- Ты пошла в гольфах? - спросила я, замирая от страха, - а если поймают?
- Пусть, - фыркнула Любка, - у меня теперь полная попа песка! Пусть!
- А где гольфы взяла?
- В шкафу, где... Мама к весне купила. И не дала. А ты так и пошла?
Я повесила голову. Я не отличалась Любкиной предприимчивостью, да и все равно мне бы это не помогло.
Я забыла сказать, что Любка была удивительно красивой. Как Лорелея. Это не я так говорила, это моя мама ее так называла. Любка ни в детстве, ни потом не была обременена компексами красивой женщины. При уникальной красоте и богатых родителях, Любка была самой обычной девчонкой, стеснялась веснушек, страдала, что у нее не очень высокая грудь (нет, не тогда, во втором классе, потом), у нее была куча проблем и мало кто знал, что она страдает жесточайшими мигренями, ее даже в больницу на скорой увозили. Но в тот день я, наверно, первый раз заметила, что моя подружка похожа на мадонну Джотто - средними веками я начала интересоваться тогда. Солнце просвечивало через ее волосы, а она отряхивала от пыли гольфы и что-то ворчала. Я смотрела на надувшиеся пузыри колголток у меня на коленях. И вдруг Любка сказала таким специальным пионерским голосом:
- Давай с тобой поклянемся! Вот прямо сейчас и навсегда.
Колготки не располагали к романтике, да и не сильна я в этой теме.
- Давай с тобой поклянемся, что если у нас будут дети, мы никогда ничего им не будем запрещать!
- Так уж и никогда?
- Никогда! У нас будут умные дети. Мы не будем им запрещать и их унижать!
- Чего не будем? Ходить в школу в гольфах? А если мальчики?
- Ничего и никогда!
Любка раскраснелась, пока тянула колготки, волосы отливали золотом.
- Клянись! - сказала Любка.
- Клянусь, - ответила я и пожала ее ладошку. Я думала не о клятве, а о том, что завтра Любка опять спрячет гольфы под камень, я я опять пойду в школу в этих унизительных колготках, и мама мне будет говорить "перестань косолапить", а как тут не косолапить, когда смотреть-то на себя не хочется.
Как-то прошел это месяц май, и многие другие. Но, как ни смешно, я эту клятву запомнила и никогда не нарушила. Любка тоже. У нее сын, он родился до нашего отъезда. Смешной, рыжий, настоящий "вождь краснокожих". Бабки во дворе кричали:
- Люба, уйми своего сорванца! Житья от него нет.
- Не могу, - очень серьезно отвечала Люба, - я клятву дала.
Я никогда сыну ничего не запрещала. "Мы сказали клятву. Хуг".
Может быть когда-нибудь я расскажу еще про Любку. Ее жизнь оказалась и очень счастливой, и очень трагичной. Но "вождь краснокожих" вырос прекрасным парнем. Не зря мы тогда сказали клятву.
