![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
polenovaЯ меня от рождения была подруга Любка. Мы родились в одном дворе, наши мамы были одного возраста, нас дружно катали в колясках. Да, удивительно, что я сохранила друзей с тех пор, но так уж вышло. А с Любкой нас жизнь разбросала. Почти в один год я уехала в Америку, а она в Германию. Но близкими подругами, как в детстве, мы уже в это время не были. Нет, не ссорились, просто у каждого своя жизнь. Я до сих пор иногда скучаю по Любке, и, думаю, она обо мне, но речь вовсе не о нашей взрослой жизни.
У нас во дворе была детская площадка, территория детского сада, а там деревянное строение. Мы его называли беседкой, хотя вообще-то это был сарай. Между беседкой-сараем и забором была узкая щель, куда мы с Любкой заползали посекретничать. Поводом для разговора была тема архи-важная, хотя может быть вам она покажется смешной. Был месяц май, мы с Любкой учились во втором классе, в разных школах. Было тепло, все девочки шли в школу в гольфах, нарядных, белых, у некоторызх с помпонами. А Любке и мне мамы не разрешили (еще холодно!) и выставили из дома в колготках. Вы не знаете, как выгляделил колготки в 1970-м году. Это были не обтягивающие ножки капроновые чулочки, это был кошмар. Связанные их хлопковой нити, они сползали с попы и пузырились на коленях. Зимой, когда все девочки одинаковы, это еще можно выдержать, но теплой весной! Это был не просто ужас, а ужас-ужас-ужас. Несмываемый позор. Любка была смелее меня, она свистнула из шкафа гольфы, успела до школы заскочить за беседку и там переодеться. Она вообще была везучей меня, до ее школы было идти 5 минут и она ходила одна. А в мою надо было идти 15, меня кто-то провожал. Но по дороге домой, уже во дворе меня отпускали, и я мчалась за беседку к Любке, как верный друг, она там меня всегда ждала. В этот день, она даже не поприветствовала меня, как обычно. Она пыхтела, натягивая колготки и ругалась, что они в песке испачкались. Рядом лежали белые гольфы с помпонами.
- Ты пошла в гольфах? - спросила я, замирая от страха, - а если поймают?
- Пусть, - фыркнула Любка, - у меня теперь полная попа песка! Пусть!
- А где гольфы взяла?
- В шкафу, где... Мама к весне купила. И не дала. А ты так и пошла?
Я повесила голову. Я не отличалась Любкиной предприимчивостью, да и все равно мне бы это не помогло.
Я забыла сказать, что Любка была удивительно красивой. Как Лорелея. Это не я так говорила, это моя мама ее так называла. Любка ни в детстве, ни потом не была обременена компексами красивой женщины. При уникальной красоте и богатых родителях, Любка была самой обычной девчонкой, стеснялась веснушек, страдала, что у нее не очень высокая грудь (нет, не тогда, во втором классе, потом), у нее была куча проблем и мало кто знал, что она страдает жесточайшими мигренями, ее даже в больницу на скорой увозили. Но в тот день я, наверно, первый раз заметила, что моя подружка похожа на мадонну Джотто - средними веками я начала интересоваться тогда. Солнце просвечивало через ее волосы, а она отряхивала от пыли гольфы и что-то ворчала. Я смотрела на надувшиеся пузыри колголток у меня на коленях. И вдруг Любка сказала таким специальным пионерским голосом:
- Давай с тобой поклянемся! Вот прямо сейчас и навсегда.
Колготки не располагали к романтике, да и не сильна я в этой теме.
- Давай с тобой поклянемся, что если у нас будут дети, мы никогда ничего им не будем запрещать!
- Так уж и никогда?
- Никогда! У нас будут умные дети. Мы не будем им запрещать и их унижать!
- Чего не будем? Ходить в школу в гольфах? А если мальчики?
- Ничего и никогда!
Любка раскраснелась, пока тянула колготки, волосы отливали золотом.
- Клянись! - сказала Любка.
- Клянусь, - ответила я и пожала ее ладошку. Я думала не о клятве, а о том, что завтра Любка опять спрячет гольфы под камень, я я опять пойду в школу в этих унизительных колготках, и мама мне будет говорить "перестань косолапить", а как тут не косолапить, когда смотреть-то на себя не хочется.
Как-то прошел это месяц май, и многие другие. Но, как ни смешно, я эту клятву запомнила и никогда не нарушила. Любка тоже. У нее сын, он родился до нашего отъезда. Смешной, рыжий, настоящий "вождь краснокожих". Бабки во дворе кричали:
- Люба, уйми своего сорванца! Житья от него нет.
- Не могу, - очень серьезно отвечала Люба, - я клятву дала.
Я никогда сыну ничего не запрещала. "Мы сказали клятву. Хуг".
Может быть когда-нибудь я расскажу еще про Любку. Ее жизнь оказалась и очень счастливой, и очень трагичной. Но "вождь краснокожих" вырос прекрасным парнем. Не зря мы тогда сказали клятву.
У нас во дворе была детская площадка, территория детского сада, а там деревянное строение. Мы его называли беседкой, хотя вообще-то это был сарай. Между беседкой-сараем и забором была узкая щель, куда мы с Любкой заползали посекретничать. Поводом для разговора была тема архи-важная, хотя может быть вам она покажется смешной. Был месяц май, мы с Любкой учились во втором классе, в разных школах. Было тепло, все девочки шли в школу в гольфах, нарядных, белых, у некоторызх с помпонами. А Любке и мне мамы не разрешили (еще холодно!) и выставили из дома в колготках. Вы не знаете, как выгляделил колготки в 1970-м году. Это были не обтягивающие ножки капроновые чулочки, это был кошмар. Связанные их хлопковой нити, они сползали с попы и пузырились на коленях. Зимой, когда все девочки одинаковы, это еще можно выдержать, но теплой весной! Это был не просто ужас, а ужас-ужас-ужас. Несмываемый позор. Любка была смелее меня, она свистнула из шкафа гольфы, успела до школы заскочить за беседку и там переодеться. Она вообще была везучей меня, до ее школы было идти 5 минут и она ходила одна. А в мою надо было идти 15, меня кто-то провожал. Но по дороге домой, уже во дворе меня отпускали, и я мчалась за беседку к Любке, как верный друг, она там меня всегда ждала. В этот день, она даже не поприветствовала меня, как обычно. Она пыхтела, натягивая колготки и ругалась, что они в песке испачкались. Рядом лежали белые гольфы с помпонами.
- Ты пошла в гольфах? - спросила я, замирая от страха, - а если поймают?
- Пусть, - фыркнула Любка, - у меня теперь полная попа песка! Пусть!
- А где гольфы взяла?
- В шкафу, где... Мама к весне купила. И не дала. А ты так и пошла?
Я повесила голову. Я не отличалась Любкиной предприимчивостью, да и все равно мне бы это не помогло.
Я забыла сказать, что Любка была удивительно красивой. Как Лорелея. Это не я так говорила, это моя мама ее так называла. Любка ни в детстве, ни потом не была обременена компексами красивой женщины. При уникальной красоте и богатых родителях, Любка была самой обычной девчонкой, стеснялась веснушек, страдала, что у нее не очень высокая грудь (нет, не тогда, во втором классе, потом), у нее была куча проблем и мало кто знал, что она страдает жесточайшими мигренями, ее даже в больницу на скорой увозили. Но в тот день я, наверно, первый раз заметила, что моя подружка похожа на мадонну Джотто - средними веками я начала интересоваться тогда. Солнце просвечивало через ее волосы, а она отряхивала от пыли гольфы и что-то ворчала. Я смотрела на надувшиеся пузыри колголток у меня на коленях. И вдруг Любка сказала таким специальным пионерским голосом:
- Давай с тобой поклянемся! Вот прямо сейчас и навсегда.
Колготки не располагали к романтике, да и не сильна я в этой теме.
- Давай с тобой поклянемся, что если у нас будут дети, мы никогда ничего им не будем запрещать!
- Так уж и никогда?
- Никогда! У нас будут умные дети. Мы не будем им запрещать и их унижать!
- Чего не будем? Ходить в школу в гольфах? А если мальчики?
- Ничего и никогда!
Любка раскраснелась, пока тянула колготки, волосы отливали золотом.
- Клянись! - сказала Любка.
- Клянусь, - ответила я и пожала ее ладошку. Я думала не о клятве, а о том, что завтра Любка опять спрячет гольфы под камень, я я опять пойду в школу в этих унизительных колготках, и мама мне будет говорить "перестань косолапить", а как тут не косолапить, когда смотреть-то на себя не хочется.
Как-то прошел это месяц май, и многие другие. Но, как ни смешно, я эту клятву запомнила и никогда не нарушила. Любка тоже. У нее сын, он родился до нашего отъезда. Смешной, рыжий, настоящий "вождь краснокожих". Бабки во дворе кричали:
- Люба, уйми своего сорванца! Житья от него нет.
- Не могу, - очень серьезно отвечала Люба, - я клятву дала.
Я никогда сыну ничего не запрещала. "Мы сказали клятву. Хуг".
Может быть когда-нибудь я расскажу еще про Любку. Ее жизнь оказалась и очень счастливой, и очень трагичной. Но "вождь краснокожих" вырос прекрасным парнем. Не зря мы тогда сказали клятву.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2017-11-16 05:29 am (UTC)Расскажите ещё про Любку!
no subject
Date: 2017-11-16 05:54 am (UTC)no subject
Date: 2017-11-16 06:32 am (UTC)Нас с ней отдали в первом классе в разные школы, постепенно детская дружба слабела, но класса до 4-го мы были очень близки, а потом как-то, и школы разные, и друзья. Так бывает. Мы не ссорились, мы с ней никогда не ссорились, но отдалялись. Ее папа был директором магазина, а мой - завлабом в научном институте. Дружба родителей, которая начиналась, когда они были одинаково молоды и бедны - тоже как-то стала разъезжаться. Нет, я лучше про Пусю расскажу.
Мы жили в здоровенном сталинском доме неподалеку от Патриарших, нас с Любой туда водили заниматься фигурным катанием, к которому ни у нее, ни у меня не было ни талантов, ни желания. Квартиры эти - заслуга даже не наших родителей, а бабушек-дедушек, мы с Любкой мало что об этом знали. В детстве у кого-то были бабушки, у меня - тетя Фаня ( я о ней писала когда-то), а у Любы - Пуся. Все знали, что Пуся - не Любкина бабушка, ее бабушка была актрисой, гуляла во дворе со шпицем, и внучкой интересовалась мало. Пуся была - няня, не Любкина, а Любиной мамы. Историю Пуси мы не знали, мы даже не знали ее настоящего имени.Она была уже очень пожилой, даже для бабушки, и какой-то невероятно доброй, как из сказки. Обычно она сидела во дворе и что-то вязала, такая маленькая аккуратная старушка в кудельках. Они жили на первом этаже ( я на третьем), к Пусе всегда можно было забежать - попросить попить, бутерброд перехватить, коленку зеленкой замазать, спрятаться - Пуся не выдавала. Любка ревновала, приговаривала "это моя Пуся, а не ваша", но делилась своей Пусей. Один раз помню, как она полезла в драку - кто-то из мальчишек сказал, что Пуся ей не родная бабушка. Любка не была драчливой, но тогда мы ее с трудом оттащили - "Не бабушка? Ах Пуся мне не бабушка? Убью!" Мы его и сами побили, без Любки. Я помню, как шла по двору - уже конец школы, и вижу Любу на скамейке с черным лицом - умерла Пуся. Также незаметно, как и жила. Мы-то выросли, коленки зажили, Пуся не сидела на лавочке, все и думать забыли.
Ну кончилась школа, разъехались мы, в том дворе только родители оставались, встречались случайно. Неожиданно стокнулись с Любкой в ОВИРе, я в Америку, она - в Германию. На самом деле я знала, что происходило, но секреты это не мои. Тогда, на следующий день после встречи в ОВИРе, Любка привезла мне огромную сумку консервов, если бы не эта сумка, не знаю, что бы мы в Вене жрали.
Она с мужем и сыном уехала в Германию. Прожила в полной любви и согласии 21 год, очень любила мужа. Бизнесмен он был, не бедствовали. Приехали на недельку в Москву, муж поехал навестить школьного друга. Тот только что купил мотоцикл и дал прокатиться. Любин муж разбился насмерть, не справился с управлением. Вот такая ужасная история у моей Лорелеи.
Это не все плохое, что случилось в ее жизни, хотя и этого хватит на десятерых.
Дело не в том, что она была моей подружкой детства, и не в том, что она была, наверно, самой красивой женщиной, которую я видела ( это не я, это мама моя говорила), она невероятно добрый, отзывчивый и надежный человек. Я давно с ней не переписывалась (стыдно признаться, но это было тяжело), но почему-то я уверена - случись у меня что-то - на пороге у меня окажется она. Она всегда там оказывалась, когда казалось, что детство давно кончилось и нас ничего не связывает.
Я и части не рассказала, да и не могу.
Я не видела ее больше 30 лет. Тогда у нее были светло-серые глаза и совершенно потрясающего цвета волосы - по-настоящему золотые, как Иерусалим на закате. Глаза, наверняка, остались, а волосы поседели, наверно. А больше мне нечего сказать, это ее жизнь, а не моя. Кроме того, что она была самым ясным и светлым человеком в моей жизни. Остальное - частности, интересные, возможно, но нельзя путать живых людей и литературу.
no subject
Date: 2017-11-16 06:37 am (UTC)no subject
Date: 2017-11-16 11:57 am (UTC)no subject
Date: 2017-11-17 08:32 pm (UTC)Да, "детей надо баловать. Тогда из них вырастают настоящие разбойники".:)
no subject
Date: 2017-11-25 09:08 am (UTC)- Возьми, я тут вам консервы собрала
А в бауле невероятное для 88-го года богатство - тушенка, соски в банках, ветчина и даже ананасный компот.
- Люб, да ты с ума сошла! Куда я это дену! Это тяжелее моего багажа. Да и не в Африку едем, в Вену, что я там, голодать буду?
- Возьми, сказала!
Повелительный тон для всегдая мягкой и вежливой Любки был настолько несвойственен, что я взяла. И каждый день в Вене, открывая консервную банку ( пособия на еду не очень-то хватало), я говорила -
- Никита, а ведь мы брать не хотели!
- Комптика еще открой? Хорошо, что мы взяли консервы, а не сервиз.